Охота

И кровь убитого зверька

То не моя ли кровь?

В. Пашковский

 

Я – охотник.

Иду на охоту.

Мне охотиться нынче охота.

Мне охота ходить по болоту,

Сапожищем мять позолоту,

На опушках отплясывать хоту...

Ходу

в лес, господа, на охоту.

 

Егерь в рог

пусть скорей протрубит,

Тёмный рок

можжевельник горбит,

Чей-то рог

будет нынче прибит

Вместо вешалки

в коридоре.

 

Итак, мы в лесу.

Потянувшись со сна,

Закинувши руки, вверх рвётся сосна,

И солнечный луч, словно мальчик несмело,

Ласкает её удлинённое тело.

А вот раздобревшие, мягкие ели,

Они, как всегда, что-то вдумчиво ели

В странном покое,

С безмолвной тоскою,

Не поправляя растрёпанной хвои…

Стая лихая лесных голубей,

Как эхо по лесу проносится гулко,

И вот выходит на прогулку

Неторопливый муравей

Со свитою детей и внуков…

Я полон запахов и звуков.

 

Но где же зверь?

Который час

Мы ходим здесь, и всё напрасно,

Тут так спокойно и прекрасно,

Следят за нами сотни глаз.

«Так где же зверь?»

Но лес молчал,

Печально ветками качал,

Напоминая мне тот зал,

В котором я тебя узнал.

 

В том зале лысины сверкали,

И свет был белый в белом зале,

Но плыли чёрные рояли,

Как стадо чёрных лошадей.

 

В том зале сладостно не млели,

В том зале радостно немели,

Но аплодировать не смели,

Чтоб бег не сбить у лошадей.

 

В том зале странно всё смешалось,

В том светлом зале вдруг смеркалось,

И представление смещалось,

Кто и кому принадлежит.

 

Все были сонно одиноки,

Как зеркала блестели щёки,

Так где ж нам всем искать истоки

Кто и кому принадлежит?

 

Мне не забыть, не сбыть ту ночь,

Когда святоши и кликуши

Исчезли вдруг. Дышала ночь,

И обнажались наши души

Как мы. И мелодично пело

Твоё светящееся тело.

 

Всё это было, но теперь

Во мне одно безумье – зверь,

А между тем идет часы,

Бежим по следу, словно псы.

 

А солнце гонится к закату

А солнце клонится за хату,

Построенную где-то с краю

Земли, но где и кем – не знаю.

 

Лес шелестел, полон тайной угрозы,

И только несмело смеялись берёзы

Над тем, как мы тщились найти, застрелить

Кого-то

И водкой

Свой подвиг залить

Средь шумных и умных знакомых, друзей…

Берёзы смеялись всё громче, всё злей,

Шептали: «Всё это напрасно, поверь…»

И вдруг на поляну к нам выскочил зверь.

 

Он молод и гибок,

Красив и силён,

Для самок

Улыбок

В запасе мильон,

Он странен и строен,

Наивен и наг,

Он обеспокоен –

Я друг или враг?

 

О, вы, принесённые в жертву страстям,

Я прощенья у вас прошу,

Я надеюсь, мечтаю – меня простят,

Свой позор я в себе ношу.

 

Но уж так повелось с очень давних пор,

За убийство нам платят собой

Наши женщины. И с очень давних пор

Мы довольны платой такой.

 

Был безоблачный день,

Зверь стоял,

ждал,

дышал.

И не двигалась тень

На кустарнике буром,

Я тебя покупал

За звериную шкуру.

 

Вот мгновенье ещё,

Пуля встрянет в плечо,

Затрясётся он в смертной икоте,

И пропавшим глазам

Не вернуться назад,

Как прекрасно, друзья, на охоте!

Как охота нам

жить,

веселиться!

 

Как забыть

эти белые лица

С отпечатком нахлынувшей смерти…

«Нет, прошу вас, не надо, не смейте!!!» –

Крикнул я.

Мне откликнулся лес.

Зверь в испуге мгновенно исчез,

Его след меж деревьев простыл,

Но я помню тот взгляд…

Он простил.

 

Господа! Вы меня слишком мало ругали,

Мы домой возвратимся с пустыми руками,

Будут матери наши смотреть сокрушённо,

Отвернутся от нас наши нежные жёны…

 

Мы грустно брели.

Нам уже недалече.

Вошли в лес под утро, выходим под вечер,

Нам красно-багровое солнце навстречу,

Толкаясь, к нему побежали толпою,

Босыми ногами ступая в росу,

А сзади за нами, в огромном лесу

Сосны качались с застывшей смолою.

 

И в прошлом остались и зверь, и деревья,

Но вот впереди показалась деревня,

Из сумерек, словно корабль выплывая,

И двери как души свои раскрывая.

 

И воздух был прозрачно чист,

Коня чуть колыхалась грива,

И тихо где-то гармонист,

Обычно весел и речист,

Держа в зубах зелёный лист,

Играл престранные мотивы.

 

 

Как тихо гаснут за грехи

Поставленные свечи,

Так потухали петухи

И начинался вечер.

 

И разносилось по земле

Их горестное пенье,

И словно угли на золе

Мерцало оперенье.

 

Качались эти петухи

Железные, на крыше

Тихи, как свечи и грехи

И как зола. И тише.

 

 

Какая тишь…

Ты мне простишь,

Что без добычи я вернулся,

Но я зато не обманулся

В себе, в тебе… Что ж ты молчишь?

Ведь мы с тобой протянем день,

А там уж верно что-то будет,

Ведь ты не думаешь, что лень

Мешает мне пробиться в люди.

Ведь коли руки не пусты,

То, верно, руки не чисты…

 

Но ты опять твердишь одно,

Что ты уходишь – «Решено!»

Что ты устала от чудес,

Что ты нормально хочешь жить…

 

Я погляжу ещё в окно

И побреду обратно в лес,

Чтоб быть мужчиной и убить.

Чтоб ночью, как окончу дело,

Мне снова пело

Твоё тело.

 

Взгляну, – быть может, позовёт?

 

Проклятый дождь.

Опять он льёт.

Февраль 1969.